В начале войны россияне сделали из Чернобыля свою базу. Так город, который воевал с невидимым противником в апреле 1986 года, вынужден столкнуться с новой войной в 2022 — на этот раз видимой, но не менее ужасной.
"Страна" побывала в Чернобыле и узнала, как люди выжили здесь во время оккупации и почему сотрудники ЧАЭС добровольно сдавались в плен.
"Для меня война — это рулетка. Кому-то везёт больше, кому-то меньше"
Чернобыль — земля забвения. В воздухе царит тяжёлый аромат прошлого. Он похож на шёлковую блузу, которая годами лежит на дне старого бабушкиного комода.
После аварии на ЧАЭС из города сделали живой музей и решили оставить все, как было на момент катастрофы. Здесь даже не слышали о декомунизации. Повсюду советская символика и названия улиц героев СРСР. Время не остановилось в Чернобыле, оно шагнуло далеко, будто в один миг забыло о когда-то перспективном городе.
Советская мозаика. Фото: "Страна"
— В 04:30 утра 24 февраля объявили тревогу. Нас сразу предупредили, что тревога не учебная и нужно эвакуироваться. Решение остаться приняли 7 человек, я был среди них, — говорит Сан Саныч — мужчина лет пятидесяти в темно-синей кофте с пепельно-седыми волосами работает в чернобыльском жилищно-коммунальном хозяйстве с 1994 года.
— Для меня война – это рулетка, кому-то везет больше, а кому-то меньше. Вот мне мать перед вашим приездом из Балаклеи позвонила и сказала, что в наш дом прилетел снаряд. Машину тоже задело, а я даже не могу к ней приехать, чтобы помочь. В такие моменты всегда вспоминаю рассказ дедушки и бабушки о Второй мировой. Теперь я их понимаю, — продолжил свой рассказ Саныч, нервно сжимая в руке телефон.
По его словам, россияне ограничили передвижения тех, кто остался в Чернобыле.
— Выходить можно было только во двор своего дома. На центральные улицы, где стояла военная техника, личный состав — было строго запрещено. Если русские видели кого-то на улице, сразу клали лицом в землю, проверяли мобильный телефон и документы, — говорит Сан Саныч, ведя нас по лестничной клетке на улицу.
— Мы молча выполняли их указания и все. Они четыре раза проводили перепись тех, кто остался. Мы думали о том, как выжить. Не передать словами, как это страшно, — подхватила его рассказ уборщица Валентина, опираясь на швабру.
На женщине лет шестидесяти синий комбинезон с плотной ткани и причудливо завязанная косынка на голове.
— Да, Валя, ты права. Страшно даже не когда тебя кладут лицом в пол, а страшно, когда ты встаешь и уходишь, понимая, что у тебя за спиной солдат с автоматом, и вопрос только в том, выстрелит он или нет. Хуже было только тем, кто на станции работает, вот они действительно оказались в ловушке, — говорит Сан Саныч, провожая нас к машине.
"Страна" отправилась на ЧАЭС, чтобы пообщаться с людьми, которые вынуждены были работать под дулом автомата.
"Отработала 600 часов 25 дней подряд"
Дорога на ЧАЭС занимает чуть меньше 10 минут. Ехать по ней одно удовольствие. Асфальт без изъянов, настолько ровный, словно его специально кто-то наполировал перед нашим приездом. По обе стороны от дороги — густой лес, а на обочине белая табличка с указателем, на которой красной краской написано то ли Белоруссия, то ли Беларуссия.
Россияне переписали указательный знак. Фото: "Страна"
— Мы были одни из первых кто увидел, что к нам пришли "гости". Это были военные, одеты в черную форму. У них было очень много вооружения: танки, автоматы, бронежилеты. Они прорывались со всех щелей, — рассказывает сотрудница ЧАЭС Людмила Козак, которую нам удалось встретить возле станции.
На Людмиле вышиванка и станционная униформа темно-синего цвета с плотно, натуральной ткани.
Сотрудница ЧАЭС Людмила Козак. Фото: "Страна"
На ЧАЭС Людмила работает 19 лет в службе физической защиты сотрудников станции.
— Я приехала на станцию 23 февраля, к работе приступила в 21:00. У меня было ночное дежурство. В 04:30 по радио мы услышали, что началась война. На период оккупации на станции находилось около 150 сотрудников. Мы сразу поняли, что нашу смену никто не поменяет и нужно к чему-то готовиться. Захват ЧАЭС начался в 15:45 24 февраля, в это время мы увидели первых оккупантов, — вспоминает Людмила.
По ее словам, после того как станцию захватили, россияне начали вести переговоры с украинскими военными.
— Нам никто ничего не сообщал, переговоры были долгими. Спустя несколько часов в громкоговоритель нам объявили, чтобы все сотрудники заняли свои рабочие месте, трогать нас никто не будет, но при этом мы должны работать. После чего все кто были на ЧАЭС приступили к работе, — говорит женщина удивительно спокойным тоном.
Людмила пробыла в оккупации 25 дней и проработала 600 часов, после чего ее вместе с напарниками сменили другие сотрудники станции.
— В моем отделе работает три человека, мы составили график и менялись каждые 4 часа. Нам нельзя было останавливать рабочий процесс, поэтому работали мы вахтовым методом. У нас были запасы продовольствия, ели два раза в сутки, так что с голоду никто не умер. Мы даже об этом и не думали, все мысли, как бы они не начали стрелять по станции, иначе, страшно представить последствия, — говорит Людмила.
Воспоминания тех дней даются женщине не просто, но она запомнила время, которое провела в оккупации фактически поминутно.
— Мы были очень истощены, как физически, так и морально. Некоторые теряли сознание, болели. Мы постоянно просили, чтобы нас отпустили, обменяли. Наши коллеги, которые согласились нас сменить — наши герои. Мы им очень благодарны, приклоняемся перед ними. Эти люди добровольно ехали сдаваться в плен, — с благодарностью отзывается о своих коллегах Людмила.
Пока мы общались с Людмилой, к станции прибыл пассажирский автобус. С него начали выходить один за другим сотрудники, Людмила помахала рукой молодому парню.
Как оказалось, молодой человек был тем, кто согласился сменить Людмилу во время оккупации.
— Мосты были взорваны. Нас переправляли рыбацкими лодками через речку "Уж" на подконтрольную Украине территорию. Со стороны Украины был только директор ЧАЭС Сейда Валерий Александрович, никаких украинских военных во время обмена не было, это было одним из условий, — рассказывает молодой человек.
По его словам, он согласился на обмен без колебаний, потому что хотел помочь коллегам.
— Позвонили мне 20 марта. У многих не получалось, люди называли разные причины: семья, дети, состояние здоровья. Я согласился без колебаний. И сразу на следующий день мы выехали. Точной информации про условия обмена, на какое время меня меняют, никто не говорил. Но я понимал, что это точно займет не одну неделю, — говорит молодой человек будничным тоном, будто получил предложение сходить в ресторан, а не сдаться в плен россиянам.
— Конечно, было страшно, когда видел их технику, самих солдат, никто не знает, что у них в голове. Когда меня привезли на станцию я прошел поверхностную проверку, после чего сразу приступил к работе. Особо с русскими я не контактировал, работал и все. В оккупации я пробыл три недели, а потом русские покинули территорию ЧАЭС. Они забрали с собой в плен 169 нацгвардейцев. Это все произошло на моих глазах. К сожалению, никак не мог помешать этому, — сказал сотрудник станции напоследок, сославшись на необходимость вернуться к работе.
Кроме сотрудников, рядом со станцией мы встретили директора измерительного центра государственного предприятия "Экоцентр" Беспалого Николая Васильевича.
— Мы занимаемся радиационным-экологическим мониторингом окружающей природной среды в Чернобыльской зоне отчуждения. Пойдемте, покажу, что натворили оккупанты в нашем центре, — говорит Николай Васильевич.
Мужчина чуть старше пятидесяти повел нас в соседнее здание недалёко от станции.
— Вандализм и мародерство, это все чем здесь занимались оккупанты. Русские не обошли стороной ни одно электронное устройство, — горестно резюмирует он, заводя нас в свой кабинет.
Внутри кабинет похож на космический корабль, который будто бы пострадал во время стихийного бедствия.
— Солдаты вывели из строя систему контроля радиации, а диспетчерский пункт был разгромлен. Также оккупанты похитили сервер для сбора и передачи информации. Украдено программное обеспечение, которым можно было спрогнозировать опасные ситуации в зоне отчуждения — продолжает перечислять убытки Николай Васильевич.
Все, что осталось от компьютера после оккупации. Фото:"Страна"
По его словам, поврежденные системные блоки компьютеров валяются по всей территории зоны отчуждения.
— На окраине "рыжего" леса, например. Очень странные ребята, насыпали в мешки песка из "рыжего леса". Оказывается, они блокпост себе обустроили с этими мешками и ветками деревьев из "рыжего" леса. Это просто уму непостижимо. "Молодцы", что я могу сказать, — иронично отметил Николай Васильевич.
Блок-пост россиян на окарине "рыжего" леса. Фото: "Страна"
На наш вопрос о том, какую дозу радиации могли получить российские солдаты Николай Васильевич ответил так:
— После оккупации понять общую ситуацию радиоактивного фона тяжело, потому что еще не вся территория разминирована. Но безусловно, российские военные получили определенный уровень облучения. Какой конкретно — вопрос дискуссионный. Посмотрим через пару лет.
На улице Николай Васильевич резко остановился у огромного монумента и задумчиво посмотрел на него. На монументе табличка, которая гласит, кому он посвящен: "Тем, кто спас мир".
Монумент "Тем, кто спас мир" в Чернобыле. Фото: "Страна"
С правой стороны изображены скульптуры бойцов пожарной части, которые первыми прибыли на место аварии. С левой стороны — дозиметристы, врачи и станционный персонал ЧАЭС, которые также принимали участие в ликвидации последствий катастрофы. В центре между ликвидаторами расположена стела, на которой в верхней части изображен крест и планета Земля, а в нижней части — знаменитая вентиляционная труба ЧАЭС.
— А вообще, чего мы о россиянах говорим? — резко прерывает свое молчание Николай Васильевич. — Главное, что сейчас, как и в 1986 нашлись те, кто держит небо над нашей головой.
